Когда, всего лишь
семь недель спустя после Песаха, мы встречаемся с Шавуотом, ось нашего
внимания лежит уже не в исходе, ведущем к обретению свободы как таковой,
но в получении и заключении договора между божественным и человеческим,
который выражен в древнем тексте Торы. От первого избавления, мы
переходим к таинственной глубине откровения, и вместе с ней к тем
отношениям, которые могут быть установлены с плодом этой встречи, то
есть с самим библейским текстом и его заповедями – мицвот.
В
этой связи и в свете Хаггады, которая представляет нам четыре
антагонистические, но дополняющие друг друга в понимании свободы фигуры,
я предлагаю вам анализ четырех парадигматических для истории иудаизма
фигур. Их различные качества покажут нам многообразие моделей
установления значимой связи с Торой. Мы остановимся на следующих
фигурах: священник, пророк, мистик и мудрец.
(a)
Священник – путь прагматика.
Значительная часть Торы
посвящена всему, что связано с ритуалами и службой священников. Уже
Иешайаху Лейбович указывал на дисбаланс в количестве (34) стихов,
посвященных в Торе рассказу о сотворении мира и стихов (400) в конце
книги Исхода, посвященных детальным указаниям по построению и украшению
Святилища. Таким образом, возникает предположение, что Тора, прежде
всего, определяет не задачу и деяния Б-га в этом мире, а все, что
человек может (и должен) сделать. (1)
Священник
– это первая фигура в библейском тексте, которая посвящает свою жизнь
переводу божественного наставления в конкретные ритуалы. Дары, которые
каждый день он от преподносит Б-гу своего имени и от имени своего
народа, станут каналом связи, посредством которого судьбы самого Б-га и
народа Израиля сольются воедино.
Однако, согласно нашей традиции
его задача не ограничивается исключительно ритуальными функциями.
Напротив, священники были людьми тесно связанными с народом, они
предотвращали назревающие конфликты, иногда даже прибегая для этого к
спасительной лжи и выдумкам. В известном тексте Мишны сказано:
Гилель говорил: «Учись у Аарона: цени мир и стремись к
миру, люби людей и приближай их к Торе» (Пиркей Авот, 1:12)
В
одной поздней хаггадической компиляции, известной как Авот Рабби
Натана, нам говорится немного больше о том, почему в талмудическую эпоху
Аарон - начальная точка парадигмы, воплощение священника - считался
человеком прагматичным, который не останавливался ни перед чем, чтобы
достичь мира. В 12 главе этого труда написано:
"Он любил мир – каким образом?? […]
Если Аарон
узнавал, что два человека в ссоре, он приходил к одному и говорил: «Вот,
ты в злобе на ближнего своего, а послушал бы, что он втайне говорит про
тебя: сердце мое, говорит, сжимается от боли, я глубоко раскаиваюсь и
готов волосы на себе рвать от отчаяния, что не смею в глаза взглянуть
ближнему моему, перед которым я один во всем виноват». И не уходил, пока
не видел, что не оставалось в том ни капли злобы.
Потом шел к
другому говорил: «Вот, ты в злобе на ближнего своего, а послушал бы, что
он втайне говорит про тебя: сердце мое, говорит, сжимается от боли, я
глубоко раскаиваюсь и готов волосы на себе рвать от отчаяния, что не
смею в глаза взглянуть ближнему моему, перед которым я один во всем
виноват». И не уходил, пока не видел, что не оставалось в том ни капли
злобы.
Встретятся эти люди - и кинутся друг другу в объятия.
Именно
поэтому сказано: и оплакивали они Аарона тридцать дней, весь дом
Исраэля". (Числа 20:29)
Итак, мы видим, что Аарон является
здесь личностью, способной пойти на ложь ради достижения мира. Этот тот
практичный и прагматичный человек, который в чрезвычайных ситуациях
оставлял свои ритуальные заботы (которые и сами по себе требовали
практических умений) для того, чтобы добиться воплощения в жизнь
написанного в Торе: гармоничного сосуществования сыновей одного народа.
Именно поэтому в Авоте Рабби Натана мы возвращаемся не только к тесту
Пиркей Авот, но и к стихам, которые описывают смерть Аарона и тот факт,
что ВСЯ община Израиля оплакивала его. Неслучайно, что Раши в
комментариях к данным стихам парафразирует рабби Натана и говорит
следующее:
"Вся община увидела:
Когда они увидели, что Моше и Эльазар спустились, а Аарон не спустился
(с ними), спросили: "Где же Аарон?" Сказал им (Моше): "Умер". Сказали
они: "Возможно ли! Тот, кто встал против ангела и остановил мор, сам
подвластен ангелу смерти?!" Тотчас Моше обратился с мольбой, и
ангелы-служители показали им (Аарона), лежащего на погребальных
носилках. Они увидели и поверили.
Весь
дом Израиля: и мужчины, и женщины. Потому что Аарон стремился к
миру и восстанавливал любовь и расположение между враждующими сторонами и
между мужем и женой".
Возможно, именно основываясь на
этих текстах, много лет спусти Ашер Гинзберг, более известный как Ахад
Хаам (1856-1927), создал типологию фигуры священника, как фигуры
прагматика, который «не ищет того, что должно быть», но только того,
«что может быть». То есть, речь здесь идет не о детально проработанной
полной идее, но о той сложной «гармонии», которая возникает в результате
смешения многих отличных друг от друга по своей природе факторов”. (2)
В итоге, священник воплощает в
своем действии не только пространство ритуала, жертвоприношений и всей
жизни, вращающейся вокруг Святилища или Храма, но и те моменты
сосуществования людей, когда они нуждаются в примирителе, в том, кто
смог бы использовать по собственному усмотрению библейский текст,
оправдывая свою «ложь во спасение» благом общего дела и необходимостью
мира в общине. Священник в таком понимании твердо стоит на земле обеими
ногами, не отделяется от народа, и исполняет особую роль: своими делами
он позволяет социальному договору продолжать свое существование.
(b)
Пророк – Путь идеалиста.
В противоположность дороге
священника, который ищет равновесия между словами Торы и окружающей его
действительностью, пророк – это человек глубоких и непоколебимых
идеалов. Если гармония стремится к сбалансированности различных сил в
конъюнктуре текста, пророк не признает оттенков черного и белого.
Обратимся
же снова к Ахаду Хааму, к его описанию Моисея, первого и наивысшего из
пророков:
"Кто такой Моисей? […] Моисей –
это пророк. И не такой пророк, как остальные пророки, чье конкретное
существование истинным образом открылось в нашем народе во времена
царей. Но, как его называли в последующих поколениях «Господин всех
пророков», то есть, идеальный прототип еврейского пророка в самом чистом
и возвышенном виде[…]
Пророк имеет два основных качества, которые
отличают его от остальных людей: 1) Пророк – это человек истины. Он
видит жизнь такой, какая она есть. И он говорит правду[…], потому что
должен это делать […];2) Пророк – это человек крайностей. Он
ограничивает свои идеи и свое сердце идеалом, в котором он видит свой
смысл жизни, и именно ему до крайней точки посвящает свою жизнь без
остатка, без колебаний. В глубине своей души он возводит своды
идеального мира, и в соответствии с этим видением старается улучшить
внешний реальный мир[…] Он не может пойти ни на малейшую уступку, он не
может дать себе отдохнуть от своего гнева, освободиться от своей истины,
даже если весь мир ополчится против него.” (3)
Пророк
живет ради своей правды, ради своих идеалов и своих крайностей. Это
постоянно звучащий голос, обличающий пороки и недостатки несправедливого
мира. В этом контексте, например, Гешель отмечал, что пророки
«напоминают нам о нравственном состоянии народа: виноваты немногие, но
несут на себе бремя ответственности все». (4)
Этот
неизменный зов зачастую не только заставлял пророков становиться
нравственными маяками всего народа, но и обрекал их на суровое
одиночество. Ведь если существование идеалистов и необходимо для
правильного функционирования общества, немногие при этом расположены
прислушиваться к их посланиям, требующим от нас постоянной и неустанной
работы над восстановлением всего разрушенного, пошатнувшегося,
сломанного.
В соответствии с еврейской традицией, идеальный мир,
который предлагают пророки, основывается на словах и ценностях
библейского текста. И, все же, не случайно, что модель пророка идеалиста
сохранилась также для определения всех тех первопроходцев, кто в свое
время пытался радикально изменить образ существующего мира согласно
своему видению. Не заходя далеко в наших поисках, самого Ахада Хаама
упоминает Элиазер Швейд, как одного из современных пророков, которые
родились в недрах еврейского народа, которые беззаветно положили свою
жизнь на алтарь выдуманных ими идеальных миров. (5)
Итак, мы рассмотрели путь прагматика и путь идеалиста,
прошли по дороге того, кто идет на компромисс с конъюнктурой на благо
мира, и того, кто стремится к достижению мира без несправедливости и
социального неравенства, без уступок и компромиссов. Оба этих пути
являются примером личного прочтения и принятия Торы.
Теперь же
мы удалимся от библейских моделей с тем, чтобы пройти другими путями: по
дороге артикуляции труда поведут нас за собой как мистик, так и мудрец.
(c) Мистик – путь искателя.
Среди
многочисленных отличительных свойств пророка, выделяется и то, что его
ищет Б-г, Он призывает пророка и поручает ему задачу быть голосом
совести народа Израиля. Пророк же необязательно желает взять на себя эту
задачу и противопоставлять себя народу, именно поэтому Моисей и Иеремия
сначала должны были отказаться, а Иона не только отказывался, но и
делал все возможное, чтобы избежать этого пути и отделаться от этой
ответственности.
Много лет спустя после того, как классическое
пророчество исчезло с лица земли, в недрах иудейской традиции (но также и
в других традициях) возникли искатели, которые вместо того, чтобы
дожидаться, пока Б-г призовет их и заговорит с ними, сами отправились на
поиски Б-га в Его собственный сад, в Его собственный пардес.
И,
хотя Шолем уже указывал на то, что возникновение мистических течений,
вероятно, связано с ощущением одиночества и отдаленности Б-га (6), которое начинало распространяться в те
времена, совершенно очевидно, что эта группа искателей пыталась
приблизиться к божественному не только для того, чтобы восстановить
потерянную связь, но и для того, чтобы придать большую глубину
исполнению мицвот и, быть может, чтобы усовершенствовать и уравновесить
самого Б-га.
Еще один современный исследователь еврейской
мистики, Моше Идел, утверждает, что именно на основе исполнения мицвот и
установления отношений глубокой близости с Торой, мистики стремились не
только к обновлению существующей связи с Б-гом, но и открытию новых
путей к Нему. При этом соответственно, в тот момент, когда люди
переставали исполнять занесенный в Тору договор, происходило следующее:
"Если люди теряют стыд, если они удаляются от Торы и
ее заповедей, если они поступают зло, несправедливо и жестоко, тогда
возникает атрибут Праведника, для того, чтобы следить за их поступками и
оценивать их. И когда он видит, что люди отрекаются от Торы и ее
заповедей, когда видит, что люди творят несправедливость и жестокость,
тогда атрибут Праведника удаляется и возвращается [в высшие сферы], и
поднимается все выше и выше. Тогда прерываются все связи и закрываются
все пути”. (7)
Такая модель мистицизма и поиска позволила
традиции народа Израиля создать парадигму активного участия, которая
выражается как в добросовестном следовании Торе и исполнении ее мицвот,
так и в теологической структуре, согласно которой не только общение с
божественным, но и само создание Б-га зависит от поступков человека.
Именно поэтому, если еще раз перефразировать высказывание Гешеля, Б-г
всегда находится в поисках человека, поскольку на основе этого союза не
только человек обретает полноту своей повседневности, но и, в то же
время, данные действия довершают и определяют функцию Б-га в созидании и
в каждодневной реальности.
Путь мистика – это путь компромиссов
и ответственности, это путь, отягченный знанием о том, что каждый наш
поступок влечет за собой необратимые последствия. Именно поэтому Шхина,
божественное присутствие, приближается или отдаляется от нашего мира в
зависимости от наших собственных действий. Именно мы сами, учат нас
мистики, можем решать, отправится ли Б-г в изгнание или будет
сопровождать нас в нашей повседневной работе по усовершенствованию мира
как для Него, так и для нас самих.
(d) Мудрец – Путь
наставника.
Последняя дорога, по которой мы продолжим
свой путь, - это дорога наставника. Она отличается от всех других,
прежде всего, тем, что это единственный путь открытый всем и каждому в
традиционном понимании: в то время как путь священника открыт только
членам определенной семьи, путь пророка достается тому, на кого падает
выбор Б-га (несмотря на то, что Маймонид трактовал это вопрос несколько
по-другому (8)), а дорога мистиков была
доступна лишь элитному кругу избранных, дорога же к знаниям и
образованию открыта для всех. В том, что касается этого пути,
единственная причина для отказа от него – это отсутсвие желания или воли
к учению. В таком контексте в Мишне сказано:
"Вот, кого отмечают за стыд: тех из дома Гарму,
кто не хотел учить о приготовлении священного хлеба (который делали в
Храме), тех из дома Абтинас, кто не хотел учить о приготовлении
благовоний; Хогдаса, сына Леви, который знал особый вид песнопений и не
хотел их учить, Бен Камцар не хотел учить своей манере письма” (Иома
3:11)
Все эти люди перечислены с именами, чтобы все знали
о том, кому следует стыдиться своего нежелания передать свои знания
ближнему. Такая модель, объяснение которой Мишна некоторым образом
отсылает к той эпохе священников, когда Иерусалимский Храм был еще
реальностью, предполагает, что некоторые знания ни в коем случае и ни
при каких обстоятельствах не должны выходить за пределы определенной
группы, которая ими владеет. Такая модель была распространена не только
во времена Храма, но даже еще и в Талмудические времена. Так, например, в
Талмуде сказано, что Рабан Гамлиэль был человеком, предпочитавшим,
чтобы двери Бейт Хамикдаш, Дома знаний, были закрыты для большей части
народа. Только с того момента, как он оставил свой пост, мудрецы смогли
открыть двери этого заведения для всех, кто хотел учиться и получать
образование (Брахот 28a).
Но для этого пути характерна не только
доступность для каждого, кто хотел бы по нему пойти, но и специфика
построения обучения. Специфика, невертикального и вызывающего обучения. В
этом смысле наши мудрецы не видели ничего дурного в том, чтобы снова и
снова возвращаться к тексту, который сопровождает и нас на нашем пути – к
Торе – не для того, чтобы склонить голову и покорно принять его, но для
того, чтобы принять приглашение к постоянному комментированию, анализу и
исследованию текста. И, более того, по мнению Хартмана, модель
наставника, которая достигает своего апогея в Талмудические времена,
представляет Б-га, как совершенного учителя:
"Метафорическое представление о Б-ге, как об учителе, а
о человеке – как о Его ученике, которое стало преобладать в
раввинистическую эпоху, является, в то же время, и наилучшим способом
для осмысления отношений в договоре. Б-г, в качестве учителя,
подталкивает своего ученика к осмыслению собственных действий и к
исполнению интеллектуальных обязанностей с тем, чтобы он смог понять
путь Торы и пойти по нему.” (9) (e) А кто же тогда
ты?
На Песах мы задавались вопросом, откуда мы пришли и
куда направляемся. Шавуот – это время спросить себя, кто мы? Какой из
представленных путей наиболее точно отражает нашу личность? Прагматики
ли мы, которые стремятся к миру между братьями, или идеалисты,
беззаветно преданные делу построения нового мира в свете древних
ценностей и принципов нашей традиции? Ждем ли мы зова Б-жьего, чтобы
начать действовать, или мы выходим на поиски Б-га не только для того,
чтобы заново встретиться с Ним, но и чтобы уравновесить его
существование и придать ему смысл?
Выступаем ли мы за
образовательные системы для избранных, основанные на принципе иерархии и
подчинения, или мы предпочитаем изо дня в день использовать наши
знания, наш разум и интеллект для того, чтобы читать текст, отдавая себе
отчет в том, где мы остановились? Как это происходит с четырьмя
сыновьями из Пасхальной Хаггады, каждый из нас, несомненно, проживает
моменты, когда он пророк, и моменты, когда он священник, моменты, когда
он мистик, и моменты, когда он мудрец. Но важнейшая наша задача на
будущее заключается в том, чтобы перенимать от каждой модели наиболее
существенное и использовать это существенное для обогащения собственной
сложной идентичности.
Пусть же новая годовщина дарования Торы,
позволит установить обновленные связи с ней, в которых будет немного
прагматизма и немного идеализма, немного мистицизма и еще немного знаний
и образования. (1) И. Лейбович,
Earot leParashat haShavua, стр. 55-57.
(2) A.
Нaаm, Cohen veNabi, в: Kitvei Ajad haAm, стр. 91.
(3) A. Haam, Moshe, в: Kitvei Ajad haAm, стр.
343.
(4) A. Д. Гешель, Пророки, стр.
16.
(5) Е. Швейд, Neviim leAmam
ulaEnoshut.
(6) Г. Шолем, Основные
тенденции Иудейской Мистики, Лекция первая. (Grandes Tendencias de la
Mística Judía).
(7) Этот текст взят
из Шаарей Ора Йосефа Гикатилла (1248-1305). Текст приводится по книге М.
Идела в Кабала, новые перспективы, стр. 261 (на исп. яз: Cábala, nuevas
perspectivas).
(8) Согласно
Маймониду, Б-г избирал пророков только на основе постоянного процесса
совершенствования личности, которое на протяжении многих лет и выделяло
этих людей. Здесь мы не можем более детально осветить прочтение
Маймонидом пророчества как такового, всех заинтересовавшихся этим
вопросом мы отсылаем к Путеводителю растерянных, в-основном, ко второй
части этого труда, к главам 32-45.
(9) Д.
Хартман, Живой завет, (El pacto viviente), стр. 18.
Автор
статьи: Rabino Joshua Kullock for JDC Europe. Copyright 2009. http://ru.madrichim.org/contents.aspx?id=2492
|